— Старик говорит, — вы меня знаете!
Тридцать девять лет работаю здесь, пятьдесят три года на земле живу. Племянника моего, мальчонку чистого, умницу, опять забрали сегодня. Тоже впереди шел, рядом с Власовым, — около самого знамени…
Это был человек много и широко поживший, уже далеко не молодой, лет тридцати восьми или даже
тридцати девяти, и вся эта «старость» — как он сам выражался — пришла к нему «совсем почти неожиданно»; но он сам понимал, что состарелся скорее не количеством, а, так сказать, качеством лет и что если уж и начались его немощи, то скорее изнутри, чем снаружи.
— И подумай, хорошо ли ты поступаешь, добродетельный Фома, повторяя слова его? Ведь это он сказал — «свое», — а не ты. Это он поцеловал меня — вы же только осквернили мне рот. Я и до сих пор чувствую, как ползают по мне ваши мокрые губы. Это так отвратительно, добрый Фома. Тридцать восемь,
тридцать девять, сорок. Сорок динариев, Фома, не хочешь ли проверить?
Ванскок со своею теорией «свежих ран» открывала Горданову целую новую, еще не эксплуатированную область, по которой скачи и несись куда знаешь, твори, что выдумаешь, говори, что хочешь, и у тебя везде со всех сторон будет тучный злак для коня и дорога скатертью, а вдали на черте горизонта
тридцать девять разбойников, всегда готовые в помощь сороковому.
Ермак Тимофеевич нашел среди убитых своего друга и главного сподвижника, упал на него и долго горько плакал. Тут же он дал страшную клятву жестоко отомстить за смерть Ивана Кольца, сложить ему надгробный памятник из тысячей татарских голов. Затем приказал рыть две могилы: одну большую братскую для
тридцати девяти казаков, а другую отдельную — для Ивана Кольца.
Дело, таким образом, тянулось еще ровно шесть лет, несмотря на то, что на первом же году следствия были обнаружены все преступления этого изверга в женском образе, было доказано, что Салтыкова замучила и убила до смерти сто
тридцать девять человек своих крестьян и дворовых, что последних она морила голодом, брила головы и заставляла работать в кандалах, а зимой многих стоять в мороз босых и в одних рубахах.
Неточные совпадения
— Семнадцать девиц и
девять мальчиков, а нам необходимы
тридцать учеников…
— Одиннадцать лет жила с ним. Венчаны.
Тридцать семь не живу. Встретимся где-нибудь — чужой. Перед последней встречей
девять лет не видала. Думала — умер. А он на Сухаревке, жуликов пирогами кормит. Эдакий-то… мастер, э-эх!
Вы удивительно успели постареть и подурнеть в эти
девять лет, уж простите эту откровенность; впрочем, вам и тогда было уже лет
тридцать семь, но я на вас даже загляделся: какие у вас были удивительные волосы, почти совсем черные, с глянцевитым блеском, без малейшей сединки; усы и бакены ювелирской отделки — иначе не умею выразиться; лицо матово-бледное, не такое болезненно бледное, как теперь, а вот как теперь у дочери вашей, Анны Андреевны, которую я имел честь давеча видеть; горящие и темные глаза и сверкающие зубы, особенно когда вы смеялись.
— Двадцать восемь… али
девять…
Тридцати не будет. Да что их считать, года-то! Я вам еще вот что доложу…
— Стало быть — у меня двадцать
девять с половиной, в у него
тридцать один…
— Это стоит
девять рублей
тридцать, да в дороге проесть рубля два…
Вот не угодно ли: вступление — двадцать три строки, вводная сцена — сорок семь строк, описание летнего утра — семнадцать строк, вывод главного действующего лица —
тридцать две строки, завязка — пятнадцать строк, размышления автора — пятьдесят
девять строк, сцена действия — сто строк, описание природы, лирическое отступление, две параллельные сцены — у меня все высчитано, голубчик.
— Ну, поскучай! И я скучал, было время… С
девяти до
тридцати двух лет скучал по чужим людям… А теперь — двадцать третий год гляжу, как другие скучают…
— Что ж,
тридцать лет! Да вон твоей жене теперь уж двадцать
девять. Года мои считать немудрено: я в двадцать замуж шла, а к году родилася Бертинька, вот вам и все пятьдесят… А умирать еще не хочется… пока не съезжу к Маньке. Теперь я уж к ней непременно поеду.
По списку воспитанников
тридцать, один в лазарете, налицо двадцать
девять».
Смотритель(подходя, сердито).Вы прежде извольте просмотреть книгу. Вот изволите видеть, — почта восемь лошадей в пять часов двадцать три минуты, теперь-с всего
девять, не воротились. Полковник с женой — шесть лошадей в шесть часов семнадцать минут. Извольте смотреть: комплект —
тридцать шесть лошадей. Так вот-с, милостивый государь, прежде посмотреть надо-с и потом дрянными людьми называть тех, кто, может, получше вас, — так-то-с.
«Это ассигнациями выходит
девять рублей?» несколько раз спрашивала Анна Федоровна и до тех пор не поняла всей громадности своего проигрыша, пока братец, к ужасу ее, не объяснил, что она проиграла
тридцать два рубля с полтиной ассигнациями, и что их нужно заплатить непременно.
— Вот как? Двадцать
девять,
тридцать. Напрасно. Я опять буду красть.
Тридцать один…
—
Тридцать пять мужчин,
девять женщин и трое детей, ваше превосходительство.
В числе
тридцати или сорока детей, обучавшихся в том пансионе, находился один мальчик, по имени Алеша, которому тогда было не более
девяти или десяти лет.
Он произвел
тридцать четыре полных иссечения зоба и был очень доволен результатами; но однажды один его знакомый врач рассказал ему, что он пользует девушку, которой
девять лет назад Кохер вырезал зоб; врач этот рекомендовал Кохеру посмотреть больную теперь.
Пускались бродяжить и протопопы, так, в 1747 году бывший карповский протопоп Василий Трипольский «за неотдачу в консисторию бытия своего в городе Карпове и уезде сборной ее императорского величества денежной казны окладных с церквей и неокладных с венечных памятей двести
тридцати восьми рублев сорока
девяти копеек от священно-служения запрещен и в том обязан подпискою», а потом «безвестно бежал». Лет ему 45.